Капитализм не платил по счетам. Все, что ему было нужно для преумножения богатства, он покупал все дешевле - от мира природы до человеческого труда. Сегодняшняя череда кризисов - результат этого и знаменует конец капитализма в его нынешней форме.
This text has been auto-translated from Polish.
Якуб Маймурек: Если спросить обычного человека, какой предмет лучше всего символизирует современный капитализм, ответом, вероятно, будет смартфон или микропроцессор. Вы же в своей книге "История мира в семи дешевых вещах" даете совершенно другой ответ: лучшим символом нынешней формы капитализма являются куриные наггетсы. Почему?
<Радж Патель: Потому что это позволяет нам лучше, чем что-либо другое, проиллюстрировать две проблемы, о которых мы пишем в книге: во-первых, капиталоцен, во-вторых, дешевизна.
Капиталоцен, то есть? .
<Р.П.: Геологическая эпоха, в которой мы живем, видимая в ископаемом состоянии. Мы не называем ее антропоценом, потому что проблема здесь не в человеке и его деятельности, а в конкретной социально-экономической системе - капитализме - и ее отношениях с природой.
Куриные наггетсы прекрасно это иллюстрируют. Курица, используемая для приготовления этого блюда, - самая многочисленная птица в современном мире. Она появилась в Восточной Азии, но была одомашнена и популяризирована как часть особого подхода к паутине жизни, предполагающего, что человек может относиться к природе как к ресурсу, который можно эксплуатировать и которым можно манипулировать. Это демонстрирует ту роль, которую дорогая природа играет в капитализме.
Для того чтобы превратить живую курицу в наггетсы, необходим труд, опять же как можно более дешевый. Таким образом, это вторая дешевая вещь, занимающая центральное место в истории капитализма: дешевый труд. Сами наггетсы в основном потребляются рабочим классом - опять же типично для истории капитализма, который для своего развития всегда нуждался в дешевой пище для рабочих классов, потому что это позволяло им платить низкую зарплату и снижать стоимость рабочей силы. Так что у нас есть еще одна дешевая вещь - дешевая еда.
Для производства наггетсов нужна энергия - опять же как можно более дешевая. Дешевая энергия - еще одна дешевая вещь, необходимая для капитализма. Каждая фабрика сопровождается шахтой или нефтяной скважиной, работающей на энергии.
Условия труда в мясной промышленности тяжелые, работники жалуются на выгорание, травмы и физическое истощение. Чтобы иметь возможность участвовать в производственном процессе, им требуется работа по уходу, которую капитализм также всегда старался максимально удешевить. Поэтому у нас есть еще одна дешевая вещь - уход. В Штатах сети быстрого питания, такие как KFC, всегда поддерживались низкопроцентными кредитами - и это еще одна дешевая вещь, являющаяся основой капитализма: дешевые деньги.
Шесть из семи дешевых вещей, указанных в названии вашей книги, - и все это в одном куске курицы. .
<Р.П.: Есть еще и седьмая: дешевая жизнь. Это определенные структуры господства, пути индивидуального и социального будущего, которые заложены в процесс производства куриных наггетсов.
<Джейсон В. Мур: При этом важно подчеркнуть, что дешевая природа - это всегда поле битвы. Она дешева не для вас, не для нас и не для наших читателей, а для капитала и капиталистов. Причем дешевая в двойном смысле этого слова: она не только мало стоит, но и лишена ценности, уважения, достоинства. Капиталистическая эксплуатация природы, жизни, труда, всего того, о чем говорил Радж, - это всегда определенная стратегия обесценивания.
Вы выдвигаете тезис, что история капитализма может быть представлена как история процесса удешевления. Но как вы определяете "удешевление"? Можно ли в ваших терминах сказать, что это недооплачиваемый труд человечества и нечеловеческий, недооплачиваемый труд природы? .
J.W.M: Отчасти да, но стоит помнить, что денежные отношения при капитализме всегда возникают на фундаменте неоплаченного труда - в основном женщин и всего того, что капитализм представляет как природу. Это крайне важно не только для понимания текущего кризиса, но и для понимания глубинной динамики угнетения, процессов создания климатического классового разделения, климатического патриархата и климатического апартеида.
<Р.П.: Слово "динамика" здесь ключевое. В Seven Cheap Things мы показываем динамику капитализма как системы, которая отказывается платить по счетам. И когда наступает кризис - когда рабочие требуют повышения зарплаты, женщины начинают требовать оплаты за работу по уходу и так далее, - она ищет другие источники дешевизны.
Дешевые вещи никогда не бывают дешевыми сами по себе. Они становятся дешевыми в рамках определенной динамики, отмеченной кризисами, возникающими в результате борьбы с процессом удешевления, и попытками капитала разрешить эти кризисы. Ведь на протяжении всей истории капитализм развивается, распространяясь на все новые сферы жизни, порождая новые области и способы производства дешевизны.
Наша книга заканчивается довольно мрачным замечанием о том, что все сферы дешевизны, все семь дешевых вещей, необходимых для развития капитализма, сегодня одновременно находятся в состоянии кризиса.
J.W.M.: В настоящее время мы столкнулись с настоящим мультикризисом. В то же время это не, как Адам Туз и Financial Times хотели бы заставить нас поверить, совокупность множества отдельных кризисов, а единый, фундаментальный кризис, находящий выражение во всех областях дешевизны.
Ваша книга явно вдохновлена теорией Иммануила Валлерстайна, поскольку, как и он, вы ищете истоки капитализма еще в далеком XVI веке, в период великих географических открытий. Как вы определяете капитализм в целом? Что характеризует его как систему, отличную от других?.
<Й.С.В.: Мы вдохновляемся Валлерштайном, который, в свою очередь, вдохновлялся великим польским историком Марианом Маловистом. Я думаю, что польским читателям важно знать, что не только возникновение атлантического мира с его колониями, но и фольклорная экономика в Восточной Европе были необходимы для возникновения капитализма.
Мы определяем капитализм как цивилизацию, которая ставит во главу угла бесконечное накопление капитала. Речь идет не об экономическом росте, а о бесконечной экспансии, которая присваивает и затем пожирает человеческие жизни, труд, ландшафты - все для того, чтобы увеличить норму прибыли и создать возможности для новых выгодных инвестиций. Этот процесс связан с бесконечным завоеванием земли, практиками господства и пролетаризации и, на наш взгляд, уже достигает своего предела.
Понятие границы играет очень важную роль в вашей аргументации, вы начинаете ее с анализа той роли, которую сыграли в развитии капитализма его атлантические рубежи. Является ли граница местом, где процесс производства дешевых вещей может происходить особенно эффективно?.
Р.П.: Мы начнем с португальской колонизации Мадейры в XV веке, потому что это прекрасный пример. Португальская колониальная экспансия не случайно начинается в определенный момент: крах средневекового климатического оптимума и эпидемия чумы, "черной смерти", в XIV веке.
Мадейра - одна из первых колоний, где выращивали сахарный тростник, используя рабский труд. Когда урожай сахара истощил остров экологически, он стал остановкой на маршруте работорговли между Африкой и Америкой. Сегодня следы этого мрачного наследия стали туристической достопримечательностью.
Таким образом, на примере Мадейры мы видим не только то, как дешевизна создается в пограничных районах, но и то, как капитализм может переопределять пограничные районы в условиях кризиса.
Капитализм не может существовать без пограничных территорий, но и капитал, осуществляя экспансию, ни в коем случае не изменяет только пограничные территории. Границы всегда изменяют территорию, которая в них расширяется.
Почему граница так важна для создания дешевизны?.
J.S.W.: Решающее значение имеют процессы внеэкономического присвоения труда - человеческого и нечеловеческого, труда природы - происходящие в приграничных районах. В каждую эпоху капиталистического развития новые имперские границы играли ключевую роль в накоплении: на заре капитализма это были плантации сахарного тростника и серебряные рудники в Америке, в XVIII и начале XIX века - хлопковые плантации, возникавшие по мере продвижения границ европейской колонизации на запад, в конце XIX и начале XX века - границы, где добывалась нефть.
Поскольку капитализм стремится платить по минимально возможным счетам и при этом является чудовищно неэффективной системой, ему постоянно приходится расширять свои границы, изобретать себя, чтобы иметь возможность приобретать дешевый труд и дешевую природу, поскольку это абсолютно необходимо для его функционирования. Сейчас мы приближаемся к концу этого процесса, потому что ни одной успешной попытки заново изобрести капитализм не появилось уже более полувека.
Р.П.: Был неолиберализм, но он действительно привел лишь к очередному периоду стагнации.
Обещание Маска и Трампа колонизировать Марс - это не попытка установить новый рубеж в космосе?
Р.П.: Маск не делает здесь ничего нового. Капитал уже давно интересуется космосом, например, возможностью добычи полезных ископаемых на астероидах. Недавно в Financial Times была интересная статья о конкурсе на совместное использование радиочастот вокруг Луны - ведь данные, передаваемые с Луны, могут стать новым рубежом, позволяющим накапливать капитал.
Информация - еще одно ключевое понятие для капиталистического рубежа. Над чем Маск реально работает сейчас? Не над колонизацией Марса, а над тем, чтобы взять под контроль платежную систему правительства США. Потому что информация, которая в ней содержится, бесценна, и я думаю, что скоро мы увидим, как Маск будет ее монетизировать.
Пример биотехнологических компаний, превращающих нашу ДНК в следующий рубеж, показывает, что границы не обязательно должны быть пространственными. Капитализм постоянно ищет новые способы превратить информацию, которая раньше была просто частью паутины жизни, в товар; как прикрепить ценник к тому, что никогда не имело цены.
Таким образом, сегодняшний день - это не столько начало новой эры капитализма, сколько начало трансформации к новому посткапиталистическому порядку. На мой взгляд, он может напоминать научную диктатуру, описанную Олдосом Хаксли в "Храбром новом мире", и будет характеризоваться крайней централизацией корпоративной власти и информационных потоков.
Давайте вернемся на мгновение к истории. В вашей книге, которая представляет собой краткую историю капитализма, промышленная революция играет очень незначительную роль. Христофор Колумб и его завоевания в Новом Свете гораздо важнее для вас, чем то, что происходило на севере Англии в XVIII веке, когда была создана текстильная промышленность, или в Германии во время второй промышленной революции столетие спустя. Почему такой выбор? .
Р.П.: Потому что все, что было действительно интересно в промышленной революции, уже произошло к моменту завоевания Мадейры. Стандартизация и механизация труда; превращение природы в топливо, которое можно сжигать для получения энергии; процессы, превращающие людей в источник дешевой рабочей силы; механизмы, позволяющие поддерживать их жизнь с помощью дешевых калорий и неоплачиваемого труда по уходу; и, наконец, кредиты для финансирования войн, расширяющих капиталистические границы, - все это уже появилось с развитием плантаций сахарного тростника на Мадейре, около 1450 года.
Мы не считаем, что промышленная революция была неважной. Но для того, чтобы она вообще произошла, необходимо, чтобы до нее произошло несколько взаимосвязанных процессов, восходящих к далекому XVI веку.
Это особенно важно сегодня, в период междуцарствия, или перехода от одной системы к другой, полный различных патологических симптомов. Ведь мы достигли системного кризиса капитализма, в то время как рабочий класс все еще не выработал инструментов для управления собой. Мы еще не достигли той точки, когда рабочий класс обладает достаточной силой, чтобы заставить его перейти к социализму. То, что мы называем "буржуазными левыми", совершенно бессильно. Поэтому в эти мрачные времена стоит обратиться к истории сопротивления, к истории борьбы против экспансии капитализма, которая длится уже полвека.
J.W.M.: Большая часть современного климатического движения, к сожалению, характеризуется полным отсутствием исторического сознания. Лучше всего это демонстрируют такие лозунги, как "просто остановите нефть!". В конце концов, проблема не в нефти, а в капитализме.
Мы можем узнать все, что можем, о климатической политике человека, спросив его, когда, по его мнению, начался капитализм, а значит, и нынешний климатический кризис. А начался он в далеком 16 веке, когда европейский правящий класс создал новую цивилизацию, новую капиталистическую мировую экологию. А сегодня ось Пентагон-Уолл-стрит-Давос угрожает создать для нас новую, еще более худшую посткапиталистическую систему в условиях климатического кризиса.
Почему возможности капитализма иссякают? Возможность создавать дешевые вещи рухнула? .
<Р.П.: Мы начали с курицы, и сейчас, возможно, самое время вернуться к ней. Мы переживаем эпидемию птичьего гриппа, которая пока бьет по нечеловеческим элементам паутины жизни, но только пока. Когда мы читаем о десятках тысяч морских млекопитающих, гибнущих на пляжах Арктики, или о птицах, падающих с неба, как в Апокалипсисе, трудно отделаться от ощущения, что мы находимся в таком же переломном моменте, как и в период, когда средневековый климатический оптимум подходил к концу, а Европа начинала оправляться от ущерба, нанесенного ей эпидемией Черной смерти.
Что же делает в этой ситуации глобальный правящий класс? Хотя он и говорит о колонизации Марса, зачастую он просто укрывается в бункере, чтобы пережить апокалипсис.
Мы повторяем вслед за Марксом: пределом капитализма является сам капитал, понимаемый в широком смысле как определенная экология, констелляция жизни, власти и прибыли.
Сегодня мы видим, что сельскохозяйственная модель, возникшая в результате второй сельскохозяйственной революции в Нидерландах и Великобритании и распространившаяся по всему миру вместе с плантациями сахарного тростника, исчерпала себя. В основе этой модели лежал простой принцип: мы производим все больше и больше продуктов питания, затрачивая все меньше и меньше труда. И какие бы надежды мы ни возлагали на точное земледелие, из-за изменения климата этой модели пришел конец. А ведь именно от этой модели зависело предложение дешевой еды и, соответственно, дешевой рабочей силы.
Все, что не придет на смену нынешней системе, должно будет каким-то образом напоминать экономику с устойчивым состоянием, в которой численность населения и богатство более или менее постоянны, а не растут со временем.
Что конкретно может появиться?
J.W.M.: Сегодня есть два больших проекта. Один из них имеет центр в Вашингтоне и трансатлантическом мире, другой - в Пекине. Конечно, в Штатах и во всем западном мире ведутся постоянные споры о том, как именно должна выглядеть ответная посткапиталистическая трансформация на климатический кризис, но американский проект в любом варианте остается глубоко неравным и милитаризованным. Китайский проект, с другой стороны, пытается воскресить тысячелетнюю динамику китайской трибутарной системы, которая также является глубоко неравной и основанной на господстве, но отличается от той, которая основана на империалистическом господстве Запада.
<Итак, у нас есть выбор между будущим Трампа и Маска или будущим президента Си? <Р.П.: Это два крупнейших проекта на сегодняшний день. Но междуцарствие, переходный период, дает возможность рабочим классам развить возможности, которые однажды позволят им взять под контроль средства производства, нажать на рычаги, которые откроют другие сценарии.
Конечно, видение рабочих, автономно управляющих экономикой в устойчивом состоянии, кажется гораздо более разумным, чем намерения Вашингтона или Пекина. В то же время очень интересно послушать, что Китай говорит об экологической цивилизации. Это еще не перспектива реинтеграции человека в паутину жизни, но определенная реконфигурация отношений, связывающих его с ней.
Конечно, мы должны стремиться к чему-то большему, чем эти два доминирующих видения. И это происходит по всему миру. Например, мы видим, что в Китае растет число забастовок. Также и на Западе рабочие классы начинают искать альтернативы. Хотя я не хочу слишком идеализировать рабочий класс, потому что, с другой стороны, в Штатах многие профсоюзные деятели купили львиную долю программы Трампа.
Большая часть теории о том, как может выглядеть другое будущее, разрабатывается непосредственно на передовой, в действии. Я сейчас пишу новую книгу об этом и не хочу раскрывать слишком много преждевременно, но у нас есть, например, движение безземельных в Бразилии, которое очень заинтересовано в том, как переосмыслить все отношения людей с сетью жизни, как власть, ориентированная на город, должна строить отношения с сельскими пространствами, как действия по решению водного кризиса, например, могут быть укоренены в демократических практиках.
<Ж.В.М.: Как мы показываем в книге, климатические кризисы всегда являются кошмаром для правящих классов. Серия народных восстаний, спровоцированных концом средневекового климатического оптимума, едва не поставила на колени элиту позднего Средневековья. То же самое мы наблюдали в XVII веке и даже в конце XVIII, в конце Малого ледникового периода. Это время Американской войны за независимость, Французской революции и революции на Гаити, восстания Тупака Амару в Перу, величайших голодных бунтов в Европе.
Поэтому мы не должны бояться климатических кризисов. И уж точно мы не должны поддаваться климатической чрезвычайной ситуации, хакслианской научной диктатуре, установленной во имя защиты от климатической катастрофы. Как прекрасно определила Наоми Кляйн десять лет назад: основная проблема - это кризис демократии. И альтернативой является низовая, подлинная демократия, сопротивляющаяся различным авторитарным силам.
До сих пор опыт деволюции, известный по африканским или латиноамериканским странам, вынужденным осуществлять программы структурной перестройки, был однозначно негативным. Однако можно представить себе и другой вариант деволюции, связанный с гораздо более эгалитарной и демократической политикой.
**
Радж Патель - автор многочисленных книг, кинорежиссер и исследователь, связанный со Школой общественных дел имени Линдона Б. Джонсона в Школе общественных дел Техасского университета в Остине. Он был одним из организаторов протестов группы альтерглобалистов в Сиэтле в 1999 году. Как общественный активист он занимается вопросами продовольственного суверенитета.
<Джейсон В. Мур - профессор социологии в Бингемптонском университете. Его исследования посвящены истории окружающей среды, исторической географии и истории капитализма.
